Массажист - Страница 36

И все-таки – сколько было в том конверте?.. И как исчислен гонорар – за разовую или многократные услуги?..

В седьмом часу Баглай переоделся, сложил в саквояжик баночки с мазями и маслами, запер кабинет, спустился вниз и вышел на улицу. Следом за ним – легка на помине! – выпорхнула Вика. Волосы распущены, замшевый кожушок до колен, сапожки на высоких каблуках, шарф, сколотый у плеча агатовой брошью…

– Подвезти, Баглайчик?

Схватив за руку, она потащила его с проспекта во двор, к автостоянке и к новеньким «жигулям». Восьмая модель, редкий цвет, асфальтный, машинально отметил Баглай и облизнул губы.

– Откуда тачка?

– Оттуда… – Стоя у дверцы, Вика возилась с ключами. – От спонсора-поклонника. Очень-очень солидного и щедрого… Знаешь, как это бывает? Виктория, вы потрясающая женщина… просто шикарная… я о такой всю жизнь мечтал, лет пятьдесят с хорошим гаком… В общем, долгий-предолгий срок… И больше мечтать не хочу и не желаю томиться при стерве-супруге, хочу иметь! Чем я хуже президентов и генеральных прокуроров? Ничем! – Она скорчила забавную гримаску. – А дальше он падает в ножки, подносит цветы и слезы льет, ну, а Виктория спонсора утешает по доброте душевной: не томись, дорогой, не страдай, будут колеса, будет тебе и женщина… Самая шикарная… – Вика нырнула в салон, похлопала ладошкой по сиденью. – Залезай, Баглайчик! Куда поедем, ко мне или к тебе?

– Я в «жигулях» не езжу, тесноваты мне «жигули», – вымолвил Баглай. – Вот когда спонсор на «БМВ» разорится, тогда и потолкуем. А может, я сам тебе подарю… Если отработаешь.

Губы Виктории дрогнули.

– Отработаю, – с прищуром откликнулась она. – А может, спонсору скажу: есть тут один идиот, «БМВ» предлагает… Сказать?

– Стоит ли? Случится со спонсором удар, не будет ни тачки, ни спонсора… И что тогда?

– Другого найдем, – сказала Вика. – Свет велик, и в нем хватает и спонсоров, и идиотов. Ну, ты садишься или нет?

Пожав плечами, Баглай отвернулся и пошел к проспекту, ловить такси. За спиной раздался гул мотора, шорох шин по влажному асфальту, «жигуленок» скользнул мимо него, коротко и насмешливо рявкнув клаксоном, и серой тенью растворился в потоке машин.

Настроение было – хуже некуда. Мрачный день, унылая очередь пациентов, бесконечные разговоры о войне и о бомбежках, о беженцах и первых трупах, об обстоятельствах и вещах, до коих ему, Баглаю, дела не было – и все же эта гнетущая атмосфера раздражала и вселяла чувство неуверенности, незащищенности и хрупкости, словно напоминая, что есть события, которыми он управлять не в силах. Стычка с Викой добавила каплю к его раздражению, еще не переполнив сосуд, но обозначив уровень жидкости вровень с краем. Невольно он подумал, что ядвигиным девушкам полагается триста баксов за ночь, а Вику, как ни крути, оценили дороже, намного дороже, хотя оплачен ей не один-единственный сеанс, а целый курс лечебных процедур.

Он не испытывал ревности, не строил планов как отобрать ее у Мосла, и все же, все же… Все же казалось, что нечто у него отняли, не столь дорогое, как ваза эпохи Мин или картина Гварди, однако принадлежавшее ему.

Разорился старый хрыч на тачку, злобно подумал он о Мосле, потом, припомнив, куда направляется, решил, что нервничать по пустякам не стоит. Тачка – всего лишь тачка, один из многих способов приобрести благосклонность женщин, но существуют варианты и получше. Камешки, например… За дюжину черешинских камней он мог бы купить гарем с тремя «кадиллаками» впридачу… или два гарема, или три, если выбрать камешки с умом…

На миг блеск изумрудов ослепил его, и мысль о них согрела сердце.

Глава 10

– Что-то ты нынче невесел, бойе, – стащив халат, Черешин зябко поежился и лег на диванчик, подставив худую спину.

– День такой. Тяжелый день, – пробормотал Баглай, начиная мерными круговыми движениями втирать мазь в черешинскую шею. То был секретный целебный состав, приготовлять который он научился у Тагарова, тибетского монаха, в бытность свою в ашраме: конопляное масло, смола ватика, медвежий жир и тигриная желчь. С последним компонентом было непросто, его привозили из Маньчжурии и только для своих, а в этот круг Баглай не попадал, хоть занимался у Тагарова не меньше года. Приходилось хитрить, выпрашивать, сулить большие деньги, зато эффект был налицо: неведомым волшебным образом мазь стимулировала кровоток, снимала ломоту в костях и боль от застарелых ран. Но применять ее полагалось в точной и небольшой дозировке, ибо излишек был не целителен, а вреден, особенно для пожилых людей.

Подцепив желтый пахучий бальзам кончиком ногтя, Баглай прошелся вдоль позвоночника, растер поясницу и начал разминать черешинские шрамы. Юрий Данилович закряхтел.

– Жжет, подлая… жжет, но боль проходит… – Он повернулся на бок, подставляя пальцам массажиста колено и бедро. – А день и правда тяжелый… тут ты, бойе, не ошибся… не всякий день по городам Европы бьют ракетами… и бить еще будут… я не увижу, даст бог, а ты нахлебаешься, парень… ох, нахлебаешься!..

От этих пророчеств под сердцем Баглая лег холодок, но руки не останавливались, не дрожали, пальцы делали свое дело, не поддаваясь ни страху, ни смятению.

Поколебавшись минуту, он спросил:

– Думаете, Юрий Данилыч, и по нам трахнут?

– Они не трахнут, нет… Сказал один умный человек: вот страна посередине мира, нищая, голодная и злая, вооруженная до зубов, с отчаянным народом, которому и терять-то нечего… Так вот, бойе, это мы, и все, кто жил и живет хорошо, нас боятся… Может, не столько нас, как того, что мы способны натворить… и потому не тронут, а будут откупаться… – Черешин повернулся на другой бок и протяжно, по-стариковски вздохнул. – Но мы себя сами тронем, бойе, сами… так сами себя оттрахаем, что мир ужаснется… Может, до войны и не дойдет, а только всеобщее разгильдяйство – оно ведь почище войны… Там сгорит, здесь взорвется… потом такое грохнет, в пять Чернобылей, что пол-Европы встанет на дыбы… а другая половина ляжет… – Черешин помолчал, снова вздохнул и добавил: – Жалко… и людей жалко, и коллекцию… всю жизнь собирал… камни, они ведь перед людьми не виноваты… у них ведь одно назначение – радость дарить…