– Около четырнадцати тысяч.
– Вот это да! – Валя Караганов присвистнул. – Каждому по паре сотен… или хотя бы по стольнику… И выйдет лимон! Еще и побольше!
Олейник похлопал ладонью по столу.
– Не будем отвлекаться, коллеги! Ни на Пережогина, ни на недавние выборы. Ян Глебович, прошу вас, продолжайте.
Не хочет заострять внимание на Пережогине, подумал Глухов. Мысль эта была неприятной – словно намек, что депутаты, мол, нам не по зубам.
– Перехожу к дальнейшему развитию событий, – Глухов упрямо наклонил голову, рассматривая стиснутые кулаки, лежавшие на коленях.
– Отметим два обстоятельства. Первое: наш фармацевт был человеком толковым, упрямым и дело разворачивал всерьез. То есть хотел производить лекарство, аналогичное импортным, но втрое-вчетверо дешевле. Отступать ему было некуда: он в красноярский проект все свои деньги вложил. Второе. Объемы импорта зарубежных препаратов данной категории – десять-пятнадцать миллионов в год. В долларах, и только по Петербургу. Основной импортер – фирма Пережогиной, а братья Мосоловы, Нил и Виктор, я полагаю, ее подельники. Чистая прибыль – процентов десять, лимон или побольше, – тут Ян Глебович бросил взгляд на Караганова, – но не в рублях, а, разумеется, тоже в долларах. В такой ситуации Саркисов с красноярскими биохимиками им как острый нож… Вероятно, его уговаривали, сулили отступное, но в какой-то момент он понял, что Мосолов деньги не за тем дает, чтобы создать и развить, а чтобы угробить. И, догадавшись, взбунтовался. Может, пригрозил скандалом или начал поиски других партнеров. В конце концов, мосоловский пай могли ведь и выкупить…
– Логичная версия, – согласился Олейник, – повод для разборки есть. – Он нахмурился, пошевелил листок, лежавший перед ним, и Глухов увидел, что это в самом деле ответ из Красноярского УВД. – А как вы объясните, Ян Глебович, что Саркисов ничего не сообщил красноярцам? Ну, о своих проблемах и неприятностях? Как-никак, они тоже люди заинтересованные.
– Боялся лицо потерять. В бизнесе любят хорошие новости и очень не любят плохих. Красноярцы ведь тоже могли подыскать другого партнера… Так что Саркисов молчал. А после, когда был убит, молчание вышло убийцам наруку. Полгода они проплачивают мелкие суммы в Красноярск, и там уверены, что препарат с успехом производится и продается. Будут еще год платить… а то и два… морочить головы доверчивым биохимикам…
Эрик Верницкий заерзал на диване, привстал, поднял руку.
– Но это ведь, Ян Глебович, не может продолжаться до бесконечности! Биохимик вовсе не есть кретин… Им ведь и слава нужна! Гласность!
– Нужна, – кивнул Глухов. – Я думаю, план тут такой: не заблокировать намертво, а лишь притормозить и сохранить под контролем. Наладят наши Мосоловы производство, выпустят малую партию и объяснят биохимикам: горе у нас случилось, Саркисов помер, и мы, его компаньоны, сильно расстроились, потому и задержка вышла. А платили вам, чтоб обошлось без обид… Все чинно-благородно. – Ян Глебович сделал паузу, хмыкнул, подумал и сообщил: – Возможно, мне удалось подтолкнуть их к такому решению. Надавил я на них… На Нила Петровича Мосолова…
Брови Олейника вопросительно приподнялись, и Ян Глебович пояснил:
– После гибели Саркисова его предприятие ликвидировали. Установка была перепродана, и не единожды, пока не оказалась на балансе «Аюдага». Это завод шампанских вин, предприятие государственное, где директором Мосолов Нил Петрович, родственник нашего главного фигуранта. Там, я думаю, и собирались наладить выпуск, но не спешили и оборудование не завезли. Спрятали где-то… Но привезут, всенепременно привезут, так как я обещал Нилу Петровичу неприятности. Наблюдение установлено, можем выяснить, где хранили аппаратуру. У Пережогиной есть база и склады, и у Мосолова. Груз небольшой, всего-то тринадцать ящиков…
– Отлично, – промолвил Олейник. – Круг подозреваемых очерчен, и логика у Яна Глебовича, как всегда, на высоте… Я полагаю, ваша версия документально подтверждена? И можно приступать к активной разработке фигурантов?
Глухов молча кивнул.
– Тогда – все! За работу, дамы и господа. – Олейник сделал широкий жест, потом искоса взглянул на Глухова. – Вас, Ян Глебович, прошу задержаться.
Ладонь Линды легла на стиснутые глуховские кулаки, и он ощутил легкое пожатие. Мужчины встали. Гриша Долохов с полупоклоном отворил перед Линдой дверь, Голосюк с Верницким рассовывали по карманам блокноты и сигареты, Валя Караганов переминался с ноги на ногу, нетерпеливо дожидаясь, когда очистится проход. Наконец все вышли, и комната опустела.
Олейник закурил и с мрачным видом уставился в пол. Глухов тоже потянулся за сигаретами.
– Заказное убийство, Ян Глебович?
– Несомненно. Заказчики – Пережогина и Мосолов. Виктор, не Нил. Нил Петрович все-таки госслужащий, а эти двое крутятся в частном бизнесе, имеют разнообразные связи… Скорей всего, они нанимали исполнителей. Не лично, через вторые-третьи руки… Каких-нибудь гастролеров, которых след простыл.
– Да-а, ситуация… – задумчиво протянул Олейник. – Глухое дело…
– Как раз по нашей части.
Минут пять они сосредоточенно дымили.
Ситуация была вполне понятной.
Есть заказчики, есть исполнители. Заказчики платят, а исполнители режут. Связь между ними не очевидная, не прямая; может, удастся ее доказать, а может, нет. Самый же оптимальный из вариантов – ничего такого не доказывать, а отыскать исполнителей и засадить на полную катушку, ибо они – убийцы, они душили, резали, стреляли и пускали кровь. Что до заказчиков, людей солидных, состоящих под чьим-то покровительством, то к ним не просто подобраться, а временами – невозможно, если доказательства слабы, а покровители сильны. Такой порядок предусматривал, что злобных псов необходимо пристрелить, не трогая хозяев – тех, кто натравил их и слушал в безопасности, как лязгают клыки и стонут жертвы.